Автор: haneulie
Пейринг: jongin/kyungsoo
Рейтинг: pg
Жанр: romance, angst (?)
Описание: Кёнсу думает, что это на одно лето.
→
— Куда?
Когда Кёнсу вытягивает на ночном и не по-летнему дождливом шоссе руку с поднятым вверх большим пальцем, он не думает ни о чем. В кармане у него пара монет, в рюкзаке — немного сменной одежды и (не)слегка помятый бутерброд, а в голове — шальной ветер.
— Не знаю, — честно пожимает он плечами и захлопывает дверь.
/
Парня за рулем зовут Чонин, ему двадцать, и он едет—
— К морю, — коротко отвечает он и делает глубокую затяжку, не отрывая глаз от дороги.
Это все, что знает о нем Кёнсу.
(Еще он, конечно, знает то, что закатные лучи путаются в волосах Чонина так, что дыхание, как у девчонки-малолетки, перехватывает, но это не так и важно.)
— Я с тобой, — говорит Кёнсу, думая, что именно сейчас его, безденежного и чересчур разговорчивого, выкинут из машины и скажут катиться восвояси. Но Чонин лишь пожимает плечами и выдыхает очередное облако дыма, которое уплывает в открытое окно, чтобы воссоединиться со своими небесными братьями. Кёнсу думает, что это да, но решает подстраховаться, — у меня мало денег.
Чонин неопределенно хмыкает и вытягивает, все так же не отвлекаясь от дороги, раскрытую ладонь.
Кёнсу не сразу понимает, что от него нужно.
Найденные в карманах несколько монет и порванная купюра перекочевывают в руку Чонина.
Этих денег не хватит даже на каплю бензина, но Чонин засовывает их себе в карман, даже не взглянув, и неожиданно смеется:
— Этого достаточно.
(Так Кёнсу узнает еще кое-что о Чонине: у него красивый смех, он странный и не прочь возить всяких левых парней к морю.)
/
Дорога бесконечна.
День сменяется ночью, ночь — днем, постоянно, всегда, так и дорога — пыльная, мокрая, прямая, извилистая, темная, светлая, плохая, хорошая, разная — не кончается.
Она бесконечна, как сама Вселенная.
(Но Кёнсу знает, что конец есть.
Всему.)
Чонин редко разговаривает с ним, редко смотрит в его сторону, редко, кажется, вообще вспоминает, что он в машине не один.
Это не должно задевать, но Кёнсу задевает.
— Ты много куришь, — говорит он, когда Чонин зажигает вторую сигарету сразу вслед за утренней первой. Он не в том положении, чтобы читать нравоучения, но ему плевать. Чонину, похоже, тоже, потому что он просто поворачивает голову к Кёнсу и выпускает струю дыма ему в лицо. И смеется, когда Кёнсу пытается отобрать у него сигарету.
Машина виляет из стороны в сторону, едва не вылетая на встречную полосу (пустого, правда) шоссе, а Чонин курит слишком крепкие, и у Кёнсу голова идет кругом.
Он вспоминает что-то идиотское школьное об одной на двоих и как поцелуй, но выкидывает эти мысли из головы спешно, стирает ластиком, вот только нервные, волнительные отпечатки на тетрадном листе остаются все равно.
А дорога так и не кончается.
/
Забей, любит говорить Чонин.
Забей, говорит он, когда заказывает им каждый раз в забегаловках при заправках поесть, а Кёнсу говорит, что не нужно, ему — не нужно, ему нечем расплатиться.
Забей, говорит Чонин, когда Кёнсу разливает газировку на сиденье, и ему стыдно, так безумно стыдно, что он пялится в окно, не в силах повернуть голову, и думает, что, возможно, ему стоит высадиться прямо сейчас и перестать тратить деньги и время Чонина.
Забей, говорит Чонин, когда притаскивает ему однажды новую толстовку (вечерами сильно холодает) из магазина, в который они заезжают в один из дней, а Кёнсу отнекивается, как может.
Забей, забей, забей.
Кёнсу не может забить.
В какой-то момент он понимает, что не может.
Потому что Чонин улыбается так, что немеют от волнения кончики пальцев.
Он не может забить.
(И эта хрупкость происходящего бьет его под дых.)
/
Часто — долгими дорожными вечерами — Кёнсу думает, что вместо него Чонину в попутчики должен был достаться кто-нибудь другой. Какая-нибудь красивая девушка с длинными темными волосами и хорошей грудью, милая авантюристка, решившая отправиться в опасное путешествие. Чонин флиртовал бы с ней напропалую, покупал бы ей мороженое и отбивал бы у пьяных дальнобойщиков в заправочных забегаловках. Это было бы правильно. Об этом можно было бы снять очередной спокойный и задумчивый роад-муви.
(А Кёнсу?
Кто такой Кёнсу?
Не девушка, не длинноволосый, да и грудь подкачала.
Странный парень, у которого ничего нет и который не знает, куда ему податься.)
/
Они встречают Чанёля в одном из маленьких городков, в который заезжают поесть и переночевать. Тот, как и вся его компания, забавный и немного бесшабашный. Весь вечер они прыгают с тарзанки в речку неподалеку, а затем жарят на костре сосиски, пьют и поют песни под гитару. Чонин поддерживает их настроение, смеется все время, подпевает и даже пританцовывает, а Кёнсу смотрит, сидя в стороне ото всех, и думает, что — действительно — Чонину попался не тот попутчик. Чонин никогда не был с ним таким.
(Зачем Чонин вообще до сих пор его везет?
Не может отказать?)
Одна из девчонок вертится вокруг Чонина постоянно, завладевая его вниманием целиком и полностью. Кёнсу не запоминает ее имени, но она выглядит так, как и в его не самых радужных мыслях: красивая, длинноволосая, бойкая. Да и грудь ничего, насколько Кёнсу может судить. Ревность колет его в сердце огромной острой иглой, и он ничего с этим не может поделать. Это не то, с чем можно бороться, не то, что можно задушить в себе, не то, от чего можно отмахнуться.
Эй, Чонин-оппа, а возьмешь меня с собой к морю? слышит он со стороны галдящих ребят и теплого костра. Сердце его замирает.
Вот и все? слышит он со стороны тихого и холодного леса (своей головы?). Сердце его снова замирает.
Он незаметно уходит дальше, глубже в лес и садится у большого раскатистого дерева.
Вот и все?
Руки его дрожат, когда он пытается зажечь сигарету (Чонина) почти пустой зажигалкой (тоже Чонина).
(Теперь все — Чонина.
Даже Кёнсу — Чонина.)
Он устало прикрывает глаза, а незажженная сигарета так и остается зажатой между его пересохшими губами.
Вот только через минуту (две? пять? десять?) ее там уже не оказывается.
Зато рядом оказывается Чонин.
— Зачем ушел? — он ловко прикуривает и выпускает дым колечками. Выпендрежник.
Пальцы его прохладные под губами Кёнсу, когда тот дает ему затянуться.
(Кёнсу хочется согреть их дыханием.)
— Голова болит, — и это даже не совсем ложь. — Возвращайся, я посижу.
Чонин закатывает глаза.
Они сидят какое-то время, пока Кёнсу не спрашивает, наконец:
— Ты возьмешь ее с собой? — и голос его не слушается, и волнение захлестывает, и страшно немного. Так, словно он спрашивает у врача, будет ли жить.
Но смысла оттягивать нет.
Жить он либо будет, либо не будет.
Третьего не дано.
Чонин вопросительно приподнимает брови, совсем не понимая, кажется, о чем Кёнсу говорит.
Только потом губы его, как и глаза, понимающе округляются, а не произнесенное о повисает в воздухе.
Чонин издает смешок. Немного нервный, но Кёнсу, возможно, и кажется.
Ему всегда что-то кажется.
— Нет, — говорит он просто, и Кёнсу ему благодарен. Скажи Чонин что-то язвительное, смешливое, забавное, он бы врезал ему. Это не то, над чем насмехаются. Это просто не то. — Нет, Кёнсу. Нет, понял?
Он поднимается и подает Кёнсу руку.
Подает и не отпускает.
Не отпускает даже тогда, когда сажает рядом с собой у костра.
И отпускает на мгновение лишь, чтобы накинуть на плечи Кёнсу свою куртку, хотя рядом сидит та девчонка, и плечи ее — голые.
Кёнсу чувствует—
Просто чувствует.
Cебя живым.
/
(Им часто приходится спать в машине.
Это страшно неудобно, так неудобно, что шея, ноги, руки, все затекает.
Кёнсу раз за разом погружается в сон на отвратительно короткие мгновения, вновь затем выныривая в реальность, и так постоянно.
Вместо крепкого здорового сна — полудрема.
Вместо отдыха — разбитость.)
/
Кёнсу не может сказать точно, как так получается, что однажды утром он просыпается на заднем сидении, лежа на Чонине.
Он может сказать лишь то, что это очень стыдно.
Потому что ему нравится.
Нравится настолько, что Чонин, проснувшись, сможет заметить (почувствовать) это без труда.
Он пытается аккуратно слезть с него, когда за его спиной резко сцепляются чужие руки, хватая и удерживая.
Глаза у Чонина совсем не сонные, слегка испуганные, слегка смущенные, но — решительные. Очень решительные.
Он прижимает Кёнсу к себе так сильно, словно тот собирается вырываться (куда? даже если он и захотел бы, куда?).
От этого сжимается что-то внутри так, что даже больно.
Больно и сладко.
/
Они приезжают в прибрежный город в один из понедельников августа, и Кёнсу невольно начинает обратный отсчет.
Когда? думает он, смотря на то, как глаза Чонина загораются при виде моря.
Когда? думает он, гуляя с Чонином по узким улочкам.
Когда? думает он, целуя Чонина, целуя и надеясь, что отпечатки его губ не смоет ни соленая вода, ни пресный дождь, ни что-либо еще. Ни кто-либо еще.
Когда же?
/
Кёнсу думает, что это на одно лето.
На это маленькое лето, где Чонин играет в путешественника, а Кёнсу просто подвернулся ему под руку.
От этого страшно и немного больно.
Август подходит к своему неминуемому концу, как и они — к своему.
(Но были ли они?)
/
Тридцать первого августа они сидят на крыше высотного дома.
Где-то вдали виднеется море, и прохладный (почти уже осенний) ветер путается в волосах.
Чонин водит пальцем по бедру Кёнсу, а сам Кёнсу с трудом заставляет себя вслушиваться в его слова, растворяясь в этой незатейливой ласке, словно таблетка аспирина в воде.
— Завтра обратно, — говорит Чонин.
Кёнсу хмыкает, готовый к этому.
Кёнсу даже улыбается, готовый к этому.
Он был готов к этому.
(Хотя ни черта он не был готов.
Что-то внутри скребется, скребется больно, невыносимо, и хочется закричать.)
— Эй, Кёнсу, — Чонин легонько пихает его, и Кёнсу вновь возвращается в реальность из своей глупой боли, — поехали домой?
Он смеется, когда глаза Кёнсу распахиваются в непонимании.
— У меня нет дома, — Кёнсу даже не собирается скрывать горечь в голосе (зачем?). Пальцы Чонина застывают на его коже.
— Да нет, — качает головой Чонин и улыбается, — вообще-то есть.
Надежда распускается в сердце Кёнсу прекрасным цветком.
/
Утром Кёнсу просыпается, крепко прижатый к Чонину.
На календаре — первое сентября.
Лето кончилось.
И не кончилось, потому что Чонин нежно целует его в плечо и шепчет свое поехали домой?
По-прежнему.
Все еще.
Кёнсу улыбается и пропускает вдохи-выдохи, боясь спугнуть это волшебство.
/
Они поедут домой.
Действительно поедут домой.
Вместе.