Автор: Анонимный аноним
Количество слов: ~ 6500
В ролях: Ким Чонин, До Кёнсу
Жанр: преслэш, АU с элементами фэнтези, флафф
Рейтинг: PG-13
Ключ: «And if I have to switch the lights off, I wanna switch them off with you» («И если мне придется выключить свет, я хочу выключить его с тобой»)
От автора: Выражаю огромную благодарность альфа-ридерам за помощь в подготовке и редактировании этой работы.
Краткое содержание: Родной город Чонина — один из едва ли десятка плавучих городов, которые больше не могут выходить в море. Но у Чонина все же есть повод в этом городе остаться.
→
Сказать, что Чонин сильно удивился, когда очередным промозглым весенним утром ему вручили посылку для доставки — ничего не сказать. Нет, на местной сортировочной станции посылки были далеко не редкостью, но обычно их, как и письма, нужно было лишь распределять по направлениям, а доставлять в этом крохотном городке уже было некому, да и нечего. Но раз уж что-то появилось, нужно было вручить это получателю, поэтому Чонин проверил адрес и вышел из здания почты на пустые сырые улицы.
С моря дул холодный ветер, и Чонин все время подтягивал воротник свитера повыше, радуясь, что посылка не тяжелая. На самом деле, работа на почте была очень скучной, и платили за нее гроши, но в умирающем на суше городе заниматься было больше нечем. Когда-то у них было настоящее почтовое отделение с птицами-курьерами и красивой вывеской — сейчас же, когда город перестал выходить в море, ничего не осталось, кроме сортировочной станции, перенесенной из Северной гавани, чтобы в городе было хоть немного рабочих мест, и он не был покинут слишком быстро. Но людей все равно осталось совсем мало, да и сам Чонин уже готовился к переезду: хотя бросать родной город для него было очень тяжело, смотреть на то, как он умирает, было, пожалуй, еще тяжелее.
Дом по указанному адресу оказался маленькой одноэтажной деревянной постройкой с заколоченными окнами — Чонин вздохнул о том, что зря пришел, потому что, по всей видимости, отсюда уже съехали, но в дверь все же постучал. Поначалу внутри было тихо, но после повторного стука раздался какой-то грохот, за которым последовали едва различимые шаги.
— Кто там? — дверь не открыли, но говорили достаточно громко — пожалуй, даже слишком громко для Чонина, который прислонился к щели между дверью и косяком ухом.
— Я с почты... — ответил он, немного растерявшись. — Ну, в смысле я сотрудник, у меня для вас посылка.
— Это какая-то ошибка, — ответ был строгим и категоричным. — Я не жду никаких посылок.
— Но адрес-то ваш. Вот: десятая линия, дом номер три, — зачитал Чонин с наклеенного на посылку почтового направления. — Верно ведь?
Из-за двери послышался скрип засова, и в открывшемся нешироком проеме показался парень, немного ниже Чонина и едва ли большой с ним разницы в возрасте.
— Я должен что-то подписать? — он смотрел снизу вверх удивленно и будто бы немного потеряно. Чонин почесал затылок, не сразу поняв вопрос, потому что все пытался вспомнить, видел ли этого парня раньше.
— А? Нет. У нас нет бланков, мы почти не занимаемся рассылкой. Просто берите, и... — он коротко заглянул внутрь и успел заметить на деревянном полу железную кружку с каким-то цветочным рисунком, под которой расползалась лужа, — у вас там пролилось.
— О, да, — парень обернулся, кивнул и забрал у Чонина бумажный сверток с посылкой. — Спасибо.
По тропинке Чонин вернулся от двери к линии и уже свернул на, когда его окликнули:
— Постойте! — парень стоял с посылкой на крыльце, будто бы с трудом решая — идти ли дальше, но потом все же подошел к Чонину, неловко семеня ногами. — Подождите. Здесь все-таки ошибка, это для предыдущего владельца дома, — он развернул коробку и показал написанные от руки и уже почти стертые реквизиты с именем получателя: «госпоже Ким Суджин».
— Да, похоже, посылка долго у нас пролежала, — Чонин только сейчас задумался над тем, как сильно пожелтела упаковочная бумага. А потом его осенило: у таких домов в таких городах не бывает новых владельцев.
— Но ведь получается...
— Госпожа Ким, наверное, осталась в Северной гавани, — перебил его парень. — Правда, я не знаю, где точно. Я только купил у нее дом.
Чонин едва не выронил посылку из рук, поднимая пораженный взгляд на собеседника. Оставшихся в голове мыслей хватило только на краткое:
— Когда?
— На прошлых выходных. Но сюда перебрался только позавчера.
— То есть... — Чонин все еще пытался понять, не сошел ли он с ума. — Я правильно понимаю, ты переехал в этот город? В этот? Который не выходит в море?
— Ну... Да, — парень неловко замялся и пожал плечами, кажется, совсем не возражая против того, что почтальон начал разговаривать фамильярно. — Так сложились обстоятельства.
— Ты не подумай ничего такого, просто это странно, — Чонин мотнул головой и выдохнул. — Ладно, я... Я пойду тогда. Жаль, что мы не успели.
Парень только кивнул в ответ. А потом снова окликнул его, буквально через несколько шагов:
— Подожди! Я тут еще...
Чонин обернулся.
— Мне нужна работа, и я подумал, что ты мог бы что-нибудь мне подсказать, — он прикусил губу, натягивая рукава кофты вниз, чтобы не мерзли пальцы.
— Ну вот разве что почта, правда платят мало. Пошли, сразу устроишься.
— Тогда я завтра загляну. Спасибо, — ответил он, чуть улыбаясь. Ветер поднимал и смешно топорщил пряди его волос, и Чонин почему-то подумал, что этот странный парень на самом деле милый. Особенно когда улыбается.
— Я вечером уезжаю уже. Если хочешь, чтобы я все тебе показал, пошли сейчас, — Чонин помахал ему рукой. Парень огляделся по сторонам и, вздохнув, поплелся за ним, вжимая голову в плечи и сильнее оттягивая рукава.
Идти до здания бывшего почтового отделения было недолго. Чонин ежился от холода, а его спутник шаркал подошвами ботинок по гравию и изредка растерянно оглядывался.
— Ты уже осмотрел город? — Чонин решил прервать молчание, которое казалось ему каким-то неловким. Парень поднял на него немного рассеянный взгляд и отрицательно покачал головой, словно бы виновато улыбнувшись:
— Я бы предпочел вообще не выходить из дома, если честно.
— О... — Чонин не нашел, что на это ответить, поэтому, немного подумав, решил сменить тему: — Попроси потом кого-нибудь на почте, они все тебе покажут. Там вообще хороший коллектив, правда наших ровесников нет — все уехали уже.
Немой вопрос, о том, почему он сам до сих пор оставался в городе, так явно читавшийся в глазах собеседника, Чонин предпочел проигнорировать.
Здание почты было сразу за последним поворотом: Чонин кивнул в его сторону и, поднявшись на крыльцо и широко открыв дверь, объявил:
— А я себе замену привел!
Главный холл бывшего почтамта был весь заставлен разными коробками, грозящими попадать вниз в любой момент. Несколько человек уносило их из одного угла, исчезая в коридоре. Немолодая женщина, стоявшая у центральной стойки, оторвалась от проверки каких-то бумаг и подняла на Чонина недовольный оценивающий взгляд:
— Лучше бы посылку доставил!
— Это к «птицам», получатель уехал уже, — чуть тряхнув запакованной коробкой, улыбнулся Чонин и подтолкнул своего спутника вперед: — А это вот... — он осекся, поняв, что так и не спросил, как того зовут.
— Кёнсу, — ответил он, но его тихий голос утонул в шуршащем шуме опрокинувшегося со стойки ящика с письмами. — До Кёнсу.
— Это Кёнсу, — повторил Чонин громко. — Он переехал сюда недавно, и ему нужна работа.
В одно мгновение в холле повисла тишина, и все, кто до этого не обращал на них совсем никакого внимания, повернулись, чтобы посмотреть, выглядывая из-за высоких, требующих сортировки пирамид. Под их взглядами Кёнсу сжался и попятился назад, наталкиваясь спиной на Чонина, но тот мягко положил руку ему на плечо, чтобы остановить.
К счастью, никто не стал комментировать переезд Кёнсу, и только оглядев его, все опять принялись за работу.
— Ну, — женщина за стойкой покачала головой, — ему в кабинет начальника надо. Но сначала посылку отнесите. И, Чонин, покажи ему все тут.
Чонин кивнул, и потащил Кёнсу за собой.
— Значит, тебя зовут Чонин? — Кёнсу остановился, когда они вошли в коридор и повернулся к нему. И на них тут же налетел кто-то из сотрудников, переносивших коробки:
— Вы хоть на проходе не стойте!
— Извините, — Чонин неловко поклонился и повел Кёнсу дальше. — Да, Ким Чонин.
Кёнсу мягко улыбнулся, чуть щурясь, и Чонину на мгновение показалось, что он уже жалеет о том, что сегодня покидает город.
— И куда мы сейчас идем? «К птицам»? — спросил Кёнсу, оглядываясь по сторонам.
— «К птицам», — подтвердил Чонин.
— И что это значит? — в недоумении Кёнсу поднял брови, а Чонин только усмехнулся, открывая перед ним последнюю по коридору дверь.
Новое помещение было достаточно просторным, но холодным из-за незастекленных проемов под высокими, находящимися на уровне второго этажа потолками.
— Ого... — пораженно выдохнул Кёнсу, оглядывая эти проемы, потемневшие жерди, пустые кормушки и небольшую, накрытую темно-зеленым брезентом горку в одном из углов.
— Здорово, правда? — улыбнулся Чонин. — Здесь у нас когда-то жили почтовые птицы, а теперь вот пусто. Поэтому тут оставляют то, что не прошло сортировку: неправильно подписанное, к примеру, а иногда даже посылки с недостаточным количеством марок попадаются. Их три раза в месяц забирают партией в гавань, а все остальное — два раза в неделю.
Чонин поднял брезент и поставил коробку с посылкой к остальным.
— А накрываете зачем? — Кёнсу чуть наклонился, чтобы разглядеть получше.
— От дождя. Из-за проемов для птиц тут часто все намокает, когда ветрено. А других помещений нет, — Чонин пожал плечами. — Ну, в целом работа тебе предстоит не сложная: разбираешь присланное для сортировки по направлениям и партиям — в основном это будут посылки, хотя письма тоже попадаются, но их обычно доставляют почтовые птицы прямо из городов. Иногда придется заполнять листы с почтовыми направлениями, если в них ошибки есть, или они отклеились. Вот и все, наверное. Если хочешь, я попрошу, чтобы тебя только на сортировке оставили — будешь только направления заполнять, и ничего таскать не придется, — Чонину, несмотря на то, что сам он трудолюбивым работником вовсе не был, очень нравилось выглядеть опытным даже в таком простом деле, поэтому он просто сиял, пока Кёнсу его внимательно слушал, но от помощи тот все же отказался:
— Не стоит. Я думаю, что справлюсь, — он опять немного смущенно улыбнулся, кивая, и Чонин отвел взгляд, позвав его обратно.
— Смотри: эта и следующие две двери направо — хранилища, туда складывают уже отсортированное. Все, что только что привезли — в зале напротив, и еще в холле очень много. Ну, ты видел, — продолжил объяснения Чонин, когда они вышли из бывшего вольера.
Кёнсу кивнул.
— Но... Какой в этом смысл? Разве не проще сортировать все в самой гавани?
Чонин прикусил губу.
— Ты приехал в умирающий город, Кёнсу. Оглядись. Если бы не станция сортировки, здесь бы уже никого не осталось.
— Я... — Кёнсу осекся, опустив взгляд, — я надеюсь, этот город проживет немного дольше...
— Я тоже, — Чонин тяжело вздохнул, отворачиваясь и прикрывая глаза. — Я тоже.
Он быстро показал Кёнсу оставшиеся помещения, и привел его обратно в главный холл, в котором продолжали разбирать коробки.
— Ну вот, вроде, и все. Знакомься с остальными, устраивайся. А мне пора уже, а то до заката не успею.
Проходивший мимо работник средних лет с массивным ящиком наперевес остановился рядом:
— Уже уходишь, Чонин? Подождал бы, послезавтра приедут забирать готовые партии, они бы тебя подкинули.
— Да ничего, — отмахнулся тот, — я и пешком дойду, тут по берегу часа два с половиной будет, наверное. Всем пока! Удачи, Кёнсу!
Кёнсу мягко улыбнулся и помахал ему на прощанье рукой.
Дома Чонин лишь быстро перекусил и прихватил с собой уже приготовленный рюкзак, потому что ему в самом деле стоило поторопиться — приходить в гавань совсем поздно не стоило. Он тщательно проверил, хорошо ли закрыл замок на входной двери, и направился к краю городской платформы.
Городок расположился на северном берегу, в десятке километров от гавани: здесь была широкая коса из темного серого песка, над которой теперь возвышалась трехметровая каменная платформа. Слепой «нос» города все еще был в холодной соленой воде, а бока омывались ею только ночами, во время приливов, и Чонину казалось, что он иногда чувствует, как город чуть двигается в это время, словно пытается сильнее намокнуть в слабых волнах.
А еще Чонину часто казалось, что он чувствовал в городе что-то особенное, что все никак его не отпускало. Он много думал над тем, почему до сих пор не переехал — не покинул город даже тогда, когда уехала его семья, но так и не нашел точного ответа. Проще всего было сказать, что он не хотел покидать дом, но он и сам не знал, так ли это. В конце концов, он действительно хотел опять отправиться в море, поэтому и решился.
По насыпи на краю города, Чонин спустился на побережье и последний раз посмотрел на высокую массивную стену камня. Наверное, ему стоило сказать что-то вроде «Прощай, старина» или «Извини», но он не сказал ничего, несмотря на то, что собирался — только привычным жестом провел рукой по камню и, быстро развернувшись, зашагал по влажному песку в сторону гавани.
С моря продолжал дуть холодный ветер, иногда забиравшийся в рукава куртки, а песок неприятно прилипал к обуви, поэтому как только от прибрежной полосы отделилась дорога, поднимающаяся на холмы, Чонин свернул на нее. Обычно ее использовали только небольшие грузовики с продовольствием и специальные почтовые транспортировщики, поэтому полосы земли были видны только там, где проезжали колеса: между ними по-прежнему росла достаточно высокая трава, которая от ветра низко склонялась и била Чонина по щиколоткам. Довольно тяжелый рюкзак натирал плечи, и Чонин уже пожалел, что не послушал совета и не дождался попутного грузовика, но все же продолжал идти вперед, правда уже нехотя и гораздо медленнее.
Дорога немного поднялась над песчаной косой, и с другой стороны от нее началось цветочное поле — Чонин даже остановился посмотреть на маленькие скромные желтые и голубоватые цветы, которые пестрели уже у самой дороги и начинали распускаться все дальше от нее, расстилая на замерзших северных травах красивое цветное полотно. Чонин почему-то вспомнил о кружке, упавшей на пол в доме Кёнсу — на ней тоже были какие-то цветы, кажется, а еще и о самом Кёнсу, потому что, несмотря на то, что город умирал на суше, тот приехал именно в него. Именно к ним. Так почему Чонин не может остаться в родном городе, в который все еще переезжают жить даже в такие тяжелые времена?
Погруженный в мысли об этом Чонин совершил главную ошибку всех путешественников — обернулся назад. Он развернулся посмотреть на оставленный позади город, оглядел виднеющиеся вдалеке дома и понял, что он все-таки не хочет уезжать. По крайней мере не сейчас. Полураскрытые лютики благосклонно кивали ему своими маленькими соцветиями, а морской ветер, казалось, даже подталкивал в спину, и Чонин, не долго думая, двинулся обратно к городу.
На почте его, конечно, никто не ждал, поэтому все, кто оставался в холле, удивленно обернулись, когда он, даже не зайдя домой, чтобы оставить вещи, появился в проеме входных дверей.
— Чонин! А как же гавань?
— Я все-таки подожду, чтобы меня подбросили. К тому же, как вы тут без меня справитесь? — он сияюще улыбнулся и многие рассмеялись, кроме старших, неодобрительно покачавших головами, но Чонин не обратил внимания, выискивая в холле знакомую фигуру. — Эй, Кёнсу! Тебя проводить до дома?
Солнце, скрытое дождевыми облаками, уже клонилось к горизонту, и над городом сгущались сумерки, когда Чонин и Кёнсу вышли из здания почты и направились к десятой линии.
— Ты так и не рассказал, почему купил дом именно здесь, — улыбнулся Чонин, поправив растрепанные ветром волосы и сняв с плеч тяжелый рюкзак.
— Ты вернулся только для того, чтобы это узнать? — ухмыльнулся Кёнсу, опять начиная шаркать ботинками.
— Ну... — Чонин решил, что ответить «придорожные цветы напомнили мне о твоей кружке» будет слишком откровенно, неуместно, да и просто странно. — На самом деле, я просто подумал, что если кто-то еще приезжает в наш город, значит у него еще есть шанс, — он пожал плечами, а потом вновь развернулся к Кёнсу: — И все-таки, почему наше захолустье?
Тот поник, поджимая верхнюю губу.
— Я говорил — так получилось.
— И-и?
— Просто... Просто с прежним городом меня связывают тяжелые воспоминания. Не хочу об этом говорить, извини, — Кёнсу устало покачал головой.
— Я не буду выпытывать у тебя, почему ты переехал. Мне интересно, почему ты переехал сюда. В мире огромное количество процветающих, больших, красивых плавающих городов, но ты все же выбрал именно вынужденно остающийся на суше.
— Ну, а почему бы и нет? Мне кажется, здесь уютно, — ответил Кёнсу, слегка улыбнувшись, и если бы Чонин не заметил в его улыбке тень скованного смущения, его бы точно передернуло от ужаса. В самом деле, много ли уюта можно найти в умирающих городах?
— Ладно... — замялся он. — Как день прошел?
— Все хорошо, меня уже оформили, — кивнул Кёнсу. — Спасибо за помощь.
Они шли медленно, и Чонин, волоча за собой рюкзак, успевал пинать мелкие камешки, которые еще можно было разглядеть на дороге, а Кёнсу просто плелся рядом, точно также уставившись под ноги.
Чонин остановился возле фонаря на перекрестке двух линий и оглядел соседние дома.
— Знаешь, вечерами здесь так пусто без огней маяка. Будто город в самом деле уже вымер. Раньше их было видно из любой точки города, а теперь только фонари ненадолго зажигают, — он вздохнул, наблюдая за мелкими мошками, которые вопреки времени года уже кружились у источника света, и продолжил размышлять вслух, не заботясь о том, интересно ли это Кёнсу, и слушает ли он его: — Как-то глупо с этим вышло: после смерти оператора нашего маяка нам не смогли найти замену, потому что оборудование старое, и на нем никто не умеет работать. По крайней мере нам так говорили. Глупо же, правда?
Кёнсу распахнул глаза в удивлении:
— То есть у города не повреждена платформа? Я думал... — он нахмурился и отвел взгляд. — Я думал, что он остается на суше, как и все остальные, потому что уже разрушается платформа, и он не может выходить в море...
Для большинства городов это действительно было так: платформа не могла служить вечно, и для каждого города наступало время, когда камень начинал разрушаться, раскалываться и крошиться — города с такими платформами больше не могли выходить в море и были обречены на гибель. Их покидали сразу: оставляли у Северной гавани или Южного архипелага и просто переезжали в другой город, но родному городу Чонина просто не повезло — он не был достаточно богат, чтобы сменить оборудование и перестроить под его параметры маяк, а без оператора и минимальной навигации выход в море был строго запрещен. Все надеялись, что однажды этот небольшой город обретет новую жизнь, но он оставался на берегу уже почти целый год, и былых надежд не осталось уже ни у кого.
До десятой линии они дошли молча и коротко попрощались на перекрестке.
— Тебе не обязательно было провожать меня, Чонин, — сказал Кёнсу и сразу ушел к дому, отчего Чонина где-то внутри кольнуло обидой. Он все смотрел ему вслед, и только тогда, когда Кёнсу закрыл за собой дверь, повернул, наконец, к себе.
Будни на почте были все такими же долгими и однообразными. Кёнсу в самом деле оказался неразговорчивым и довольно замкнутым, так что узнать, почему он приехал в этот город, пока никому не удавалось. Он мало говорил, но бумаги заполнял хорошо и внимательно, и изредка улыбался все еще той легкой смущенной улыбкой, с каждым разом все больше нравившейся Чонину, который уже успел восстановиться в связи с отменой его переезда.
Чонину повезло встретить Кёнсу утром его первого выходного дня — он набирал чистую воду у родника. Ночью до этого прошел ливень, и все улицы теперь были в лужах, поэтому на Кёнсу была теплая куртка с капюшоном и забавные красные резиновые сапоги с двумя белыми полосами окантовки под коленями, увидев которые, Чонин рассмеялся.
— Ну и что такого? — Кёнсу смерил того недовольным взглядом и поднял уже заполненное водой ведро, направляясь к дому.
— Ничего, просто милые сапоги, — улыбнулся Чонин.
Кёнсу развернулся к нему, вопросительно подняв бровь.
— Нет, правда, милые! У меня такие в четыре года были.
Лицо Кёнсу вытянулось, и он, быстро зачерпнув рукой воду в ведре, брызнул ею в Чонина. И рассмеялся.
— Эй, она же холодная! — возмутился Чонин, ощупывая намокший воротник.
— Ну раз уж я в этих сапогах четырехлетнего, то мне можно, — Кёнсу продолжил смеяться, широко улыбаясь и щуря глаза так, что они превращались в тонкие полумесяцы. И Чонин обманывал себя в том, что после этой улыбки еще мог злиться на него, и от нее не защемило вдруг в груди.
— Не хочешь погулять сегодня по городу? — он выпалил это на одном выдохе, как-то неосознанно, словно выронил что-то из рук.
— Что? — Кёнсу удивленно повернулся к нему.
— У нас сегодня выходной, и...
— Мне хочется посидеть дома, — Кёнсу отрицательно мотнул головой.
— Эй, но ты ведь так ничего и не видел! И все равно каждый вечер сидишь дома. Пошли...
— Чонин, я хочу остаться дома! — четко проговорил тот и ускорил шаг.
— Кёнсу! — Чонин сделал то, чего сам от себя не ожидал — крепко схватил его за свободную руку. Пальцы Кёнсу были почему-то почти горячими и довольно крепкими, и Чонин цепко держался за его кисть. — А я хочу, чтобы ты составил мне компанию. Уступи мне сегодня. Пожалуйста.
Кёнсу смотрел на Чонина долго и растерянно, но руку так и не вырвал.
— Только недолго.
Чонин и на это был согласен.
Они бродили по окрестностям меньше часа — в маленьком городе действительно было почти нечего показывать, что заметно огорчало Чонина. Мелко моросил слабый дождь, и Кёнсу надвинул капюшон своей куртки почти до бровей, по привычке опуская взгляд под ноги.
— Чонин, если это все, то я пойду? — несмотря на какую-то чувствующуюся неловкость, Кёнсу не ответил резко, а именно спросил.
— Тебе не нравится погода? Давай тогда посидим где-нибудь под крышей.
— Нет, все хорошо, я просто хочу домой, — Кёнсу поежился, поджав губы, и Чонин разочарованно вздохнул. Он уже понял, что тот переехал сюда не просто так, а чтобы скрыться от прошлого, но сейчас Кёнсу прятался и от настоящего, чего Чонин не мог принять. Ведь в настоящем был он.
— Слушай, Кёнсу, я не знаю, от чего или кого ты запираешься, да это и не важно на самом деле. Просто не запирайся от меня, хорошо? — Чонин разочарованно вздохнул. — Увидимся завтра.
Он развернулся, чтобы уйти домой, но Кёнсу его окликнул:
— Эй, Ким Чонин!
Тот остановился, не оборачиваясь.
— Надень капюшон! — сказал Кёнсу строго, а потом гораздо тише добавил: — Я подумаю.
И Чонин, счастливо улыбаясь, послушно натянул капюшон куртки на чуть влажные от дождя волосы.
Нет, в этом его стремлении к Кёнсу не было ничего странного: просто он милый, и он его ровесник. Ничего больше. Наверное.
Следующий рабочий день начался вполне обычно: они опять разбирали посылки и редкие письма, и Кёнсу как обычно молчал, но потом, в обеденный перерыв, принес посылку с неразборчиво записанным адресом. И вместо того, чтобы есть, они полчаса спорили о том, что же там было указано — вряд ли это можно было назвать весельем, но Чонин все равно был рад, невзирая на то, что остался в тот раз голодным.
Холодные дни северной весны тянулись дальше. На самом деле, Кёнсу не очень-то изменился: он продолжал сторониться других и всегда спешил домой, но, по крайней мере, он больше не избегал Чонина и все чаще улыбался. А Чонину, пожалуй, больше ничего и не было нужно.
С того момента той прогулки под дождем прошло всего лишь три недели, а они уже успели устроить на сортировочной станции настоящий погром. Чонин, конечно, был инициатором, но он и не думал, что Кёнсу так легко поддастся уговорам. Тот поначалу был недоволен и возмущался, что они уже не дети, но Чонин все равно затащил его за груду пустых коробок, оставшихся после формирования партии, где они по плану должны были спрятаться, чтобы кого-нибудь потом напугать. На самом деле, там они просто сидели и, зажав рты руками, тряслись от беззвучного хохота, но Кёнсу опять щурил глаза, и у него были слишком теплые ладони, чтобы Чонин мог о чем-то пожалеть. Даже о том, что вместо запланированного розыгрыша неловко повалился назад и опрокинул целую колонну из посылок — оба получили по выговору, а Чонин — еще и сердитый взгляд от Кёнсу, который, несмотря на недовольство, все равно помог навести порядок.
Чонин отпустил Кёнсу пораньше и закончил уборку сам, поэтому, когда он, наконец, отправился домой, было уже совсем темно, и входную дверь пришлось открывать на ощупь. Вернее попробовать открыть, потому что замок никак не поддавался: Чонин несколько минут пытался провернуть ключ, но у него так и не получилось. Рассматривать скважину в темноте было бессмысленно, и он решил пойти к Кёнсу.
До его дома Чонин дошел не без труда и постучал дважды, прислушиваясь: внутри было совсем тихо и ему никто не ответил. Поэтому он позвал сам:
— Кёнсу, не волнуйся, это я. Открой, пожалуйста.
За дверью раздался знакомый шум.
— Чонин? — Кёнсу удивленно выглянул из-за двери. Точно так же, как и в первую их встречу.
— Я тебя не разбудил? У меня замок на входной двери заело. Можно у тебя переночевать?
— О... Да, конечно. Проходи, — Кёнсу впустил его внутрь, виновато улыбаясь. — Вообще у меня темно и довольно тесно, но если тебя это не смущает...
— Вовсе нет.
Дом Кёнсу действительно был маленьким и достаточно темным: в распоряжении у него было всего две комнаты, а единственным источником света служила керосиновая лампа, стоящая на столе напротив входа. И днем здесь вряд ли было светлее, потому что Кёнсу до сих пор не отодрал доски от некоторых заколоченных окон.
Чонин повесил куртку у входа и разулся, отметив, что Кёнсу все-таки еще не ложился.
— Ты думал, я тебя не впущу после сегодняшнего? — спросил Кёнсу после того, как закрыл дверь.
— Просто... — Чонин, вздохнув, потер лоб. — Извини.
— Ничего, — Кёнсу мягко улыбнулся. — На самом деле это было весело. Вот только у меня всего одна кушетка и... — он задумался, когда Чонин присел на нее с краю.
— Ничего страшного, — улыбнулся тот.
— Думаешь поместимся? Ну, хорошо. Я просто думал, что ты будешь против того, чтобы спать вместе, — замялся Кёнсу. Чонин на самом деле и не думал об этом, он хотел сказать, что поспит и на полу, но возражать, конечно, не стал.
— Тебе нравится этот дом? — спросил он, оглядываясь. На столе, покрытом синей клетчатой скатертью, рядом с керосиновой лампой стояла та самая железная кружка, на боку которой были нарисованы ромашки.
— Не могу сказать, что сильно, но... — Кёнсу сел рядом с ним. — Здесь неплохо. К тому же я очень дешево его купил. О, а что у тебя со свитером? — он чуть оттянул свитер Чонина снизу, показывая разорванные шерстяные нити.
— Вот ведь! — Чонин с досадой осмотрел дырку: это был его любимый свитер, а он даже не знал, когда и как успел его порвать.
— Давай я зашью? — предложил Кёнсу, вставая.
— Ты умеешь?
— Не очень хорошо, но постараюсь, — кивнул он, доставая нитки. — По крайней мере, петли не будут распускаться. Сними его.
Чонин осторожно стянул свитер за горловину и смущенно протянул его Кёнсу. Под свитером на нем ничего не было, поэтому Кёнсу тоже заметно смутился и накинул ему на плечи плед:
— Держи вот... Не мерзни.
Шерстяной плед колол плечи и живот, но Чонин все равно завернулся в него и, прислонившись спиной к стене, стал наблюдать за Кёнсу, сидящим у стола.
— Может быть завтра зашьешь? Сейчас темно.
Тот поднял взгляд на Чонина и легко улыбнулся в ответ.
Чонин пытался совладать со сном, чтобы последить за Кёнсу подольше, но вскоре все равно задремал, убаюканный тишиной и неярким светом. Когда он снова открыл глаза, Кёнсу уже заснул, упираясь лбом в столешницу и прижимая к себе его свитер — ему скорее всего просто было зябко в тонкой рубашке. Чонин перетащил его на кушетку и, погасив лампу, устроился рядом, накрывая пледом их обоих и снова засыпая.
Весна близилась к концу, готовясь уступить место прохладному лету, вечера становились светлыми, а морская вода — немного теплой. В один из таких дней Чонин понял, что Кёнсу особенный. Не только потому, что на любимом свитере Чонина теперь был плотный ниточный шов, чуть стягивающий крупные петли. И не потому, что волосы Кёнсу, как казалось Чонину, пахли морской солью. И даже не потому, что его ладони были самыми теплыми в любую непогоду.
В тот день солнце то и дело лениво выглядывало из-за облаков, и Чонин наблюдал за тем, как тени ложатся на щеки Кёнсу, когда он улыбается. Они бродили по серому побережью: высматривали города на горизонте, убегали от все еще довольно холодных волн и кидали в воду найденные плоские камни так, чтобы они отскакивали от поверхности воды. Кёнсу, впрочем, в этом всегда выигрывал.
— Знаешь, я все-таки скучаю по морю, — сказал Чонин, поправляя отросшую челку Кёнсу, поднятую ветром.
— А это разве не море? — хихикнул тот, показывая на волны, подступающие к ногам.
— Это не то. Этого недостаточно, — вздохнул Чонин. — Понимаешь, я... Я просто хочу на плавучий город. Может мы уедем, Кёнсу? Вместе.
— Тебе так плохо здесь? — Кёнсу с досадой качнул головой.
— Нет. Но я скучаю по другим берегам, понимаешь? По Южному архипелагу, например. Ты так когда-нибудь был?
— Конечно, — улыбнулся Кёнсу. Чонин, предаваясь воспоминаниям, прикрыл глаза.
— Когда город останавливался в теплых водах, мы всегда прыгали в море с платформы, — усмехнулся он. — Хорошее было время.
Чонин представил, как прыгали бы они с Кёнсу — тот, конечно, был бы против, и точно бы смущался, а Чонин тащил бы его за руки к краю платформы, и они вместе неловко падали бы вниз.
— Я хочу остаться тут. В этом городе, — сказал Кёнсу, когда они возвращались к насыпи. Он подошел к платформе вплотную и провел по ней рукой так, как гладят бока крупны животных — Чонин пораженно смотрел на него и не верил своим глазам, узнавая в жестах Кёнсу свои собственные.
«Кёнсу особенный», — понял Чонин. «Кёнсу тоже его чувствует».
Наверное, они смогут остаться в этом городе дольше всех. Будут сидеть ночью у костра во дворе дома Чонина и смотреть на звезды. А потом, когда закончится еда, соберут вещи, запрут дома и пешком отправятся в гавань. Или наоборот, все оставят здесь, кроме той железной кружки с ромашками — Чонин заберет ее, даже если Кёнсу будет против. Может быть будет дождливо, и на Кёнсу опять будут эти его красные сапоги с белыми полосами, в которых он сможет ходить по лужам и мокрой траве, а может солнечно, и они пойдут прямо через цветочное поле. И поселятся в первом крупном городе, который придет в гавань. Или останутся в ней и будут по выходным возвращаться сюда, на холодный берег с серым песком.
Просто Кёнсу был особенным. И Чонин решил показать ему свое особенное место.
Он открыл его в конце осени вместе с бывшим соседом: заброшенный городской маяк даже не был заперт или запечатан, и тяжелая входная дверь, пусть и не очень быстро, но все же поддалась. Внутри все оставалось нетронутым, и если бы не слой пыли на навигационных приборах и обрывки паутины в углах комнаты оператора, никому бы и в голову не пришло, что маяк недействующий. В его толстых прочных стенах, винтовой лестнице, панорамном оконном проеме операторской — во всем этом было свое особое волшебство, словно где-то здесь был спрятан клад. Или сам маяк и был этим кладом. И даже море выглядело оттуда как-то по-другому — словно бы было глубже и прозрачнее.
Чонин подталкивал Кёнсу в спину, закрыв его глаза ладонью.
— Даже не думай подглядывать!
— Чонин, в этом городе нечего больше показывать, отпусти меня, — Кёнсу все равно почти без протестов шел вперед и тихо смеялся.
— Неправда! Еще как есть, вот увидишь, — он усмехнулся, когда они подошли к массивной кирпичной колонне маяка. — Зажмурь глаза. И не подглядывай! Я быстро.
Чонин отпустил его и, проверив, что тот действительно зажмурился, кинулся к двери и повис на ее ручке всем весом. В последний раз он был здесь в конце зимы, еще до приезда Кёнсу, и, как и всегда, дверь никак не запер. Она предательски скрипнула, открываясь, и Чонин, с трудом сдержав желание пнуть ее ногой, вернулся к Кёнсу, быстро заталкивая того внутрь и снова закрывая его глаза.
— Ты ведь ничего не видел?
— Не видел, не волнуйся, — Кёнсу тихо рассмеялся. — Веди уже.
— Тут лестница. Сейчас ступенька будет, — Чонин подвел его вплотную, так, чтобы тот касался выступа носками ботинок, и Кёнсу, аккуратно подняв ногу и проверив высоту, поднялся на нее.
— Это ведь не могло быть просто, да Чонин? — хмыкнул он, неловко делая следующий шаг.
— Не бойся, я ведь тебя держу, — улыбнулся Чонин, поднимаясь за ним. — Тебе понравится.
— Что-то это мне уже не нравится, если честно...
— Да ну брось, Кёнсу.
Они прошли полкруга винтовой лестницы, когда Кёнсу остановился, как-то странно сжавшись.
— Что случилось? — Чонин даже поднялся на ступеньку рядом с ним, чтобы посмотреть на его лицо.
— Мы ведь в маяке, да? Ты затащил меня в маяк? — спросил он дрожащим потерянным голосом. Чонин вздохнул.
Ну ладно, он признавал, это действительно было несложно. Снаружи было хорошо слышно волны, да и эта лестница... Но, в конце концов, он и не надеялся, что Кёнсу ничего не поймет до самой операторской, поэтому убрал руки.
— Ну ладно, сознаюсь, это наш городской маяк, — Чонин развернулся к узкому проему маленького окна, рядом с которым они остановились. — Там наверху вид еще лучше. Идем.
Он улыбнулся и взял Кёнсу за руку, но тот резко ее вырвал:
— Не хочу.
Его губы дрожали, пока он смотрел на удивленного Чонина, а потом развернулся и начал спускаться, ведя рукой по кирпичной стене, чтобы сохранить равновесие.
— Кёнсу? Что-то не так? — Чонин спустился за ним, никак не понимая, в чем допустил ошибку. — Подожди, Кёнсу!
Тот быстрым шагом удалялся от маяка, а после того, как Чонин позвал его еще раз, и вовсе сорвался на бег.
Чонин догнал Кёнсу только у двери его дома, которая захлопнулась у него перед носом — Чонин прислонился к ней ухом, стуча по дереву раскрытой ладонью:
— Кёнсу! Скажи мне, что случилось? Слышишь?
В доме стоял какой-то шум, по которому Чонин никак не мог понять, что тот делает. Он стоят так довольно долго, все еще пытаясь достучаться, пока открывающаяся дверь не оттолкнула его. На пороге стоял Кёнсу с дорожной сумкой в руках.
— Кёнсу? — Чонин удивленно выдохнул.
— Я уезжаю.
— Но... — он взволнованно смотрел на него и даже не знал, что сказать. — Но ты же не хотел... Мы же...
— А вот теперь захотел, — мрачно ответил Кёнсу и двинулся вперед. Чонин вовремя очнулся, перехватывая его, и, затолкнув обратно в дом, захлопнул дверь и встал перед ней так, чтобы Кёнсу не мог пройти.
— Выпусти меня, Чонин, — слова прозвучали сухо и почти безжизненно.
— Что случилось в городе, в котором ты жил до этого? — строго спросил Чонин.
— Это не важно, — Кёнсу болезненно нахмурился.
— Нет, это важно, Кёнсу, — Чонин, сглотнув, сжал руки в кулаки. — Почему ты переехал сюда? От чего ты сбежал? От чего ты бежишь сейчас?
Кёнсу прикусил губу, отводя взгляд, а потом вновь посмотрел на Чонина, с вызовом.
— Раньше я был помощником оператора маяка. И из-за моей ошибки в навигации город столкнулся с другим, — он судорожно вздохнул, продолжая: — Теперь ты доволен, Чонин? Выпустишь меня?
— Я тебя не понимаю...
— Конечно, Чонин, ты ведь ничего об этом не знаешь! — Кёнсу сорвался на крик, отбросив сумку в угол. — Ты... Да ты, наверное, даже представить не можешь, какого это — совершить такую ошибку. Поставить крест на всех своих мечтах. Уезжать из города с позором, потому что все будут тебя ненавидеть... Быть может мне и повезло, что тогда никто не пострадал, но я все равно виноват, понимаешь?
Чонин беззвучно открывал рот, словно рыба, выброшенная на берег, не зная, что на это можно ответить. В глаза Кёнсу стояли слезы, и сам он впервые был таким: отчаявшимся и напуганным. Разбитым. Словно это не у него была такая красивая теплая улыбка, от которой он жмурился так, что у Чонина щемило в груди. Всегда щемило.
— Я переехал сюда в надежде, что все осталось позади, что оно больше меня не догонит... — Кёнсу зажмурился, и слезы побежали по его щекам вниз, мягко очерчивая подбородок и капая на пол. А потом, не стирая их, опять поднял сумку и двинулся к двери: — Я знаю, что ты обо мне сейчас думаешь, поэтому просто выпусти меня.
Вместо этого Чонин снова поймал его, крепко прижимая к груди.
— Все хорошо, Кёнсу.
Он стоял неподвижно, опустив руки, а потом, наконец, бросил сумку и, крепко обнимая Чонина, разрыдался.
Чонин гладил его по дрожащим плечам, а Кёнсу все судорожно всхлипывал.
— Прекрати. Просто прекрати, слышишь?
— Все презирают меня.
— Я не презираю тебя, Кёнсу. Может быть когда-то ты и совершил ошибку, но ты мой друг, и я не отвернусь от тебя из-за этого. Для меня ты тот, кто может подарить этому городу надежду.
Кёнсу сжался в его руках.
— Нет, Чонин, я больше никогда не буду заниматься навигацией.
— Но ты ведь хочешь, правда? — Чонин зарылся пальцами в его волосы. — Ты действительно можешь все изменить: и для себя, и для нас. Подумай над этим, хорошо? Я готов носить капюшоны в любую погоду.
Кёнсу улыбнулся сквозь слезы:
— Ты еще такой ребенок, Чонин.
Тот ничего не ответил — только уткнулся носом в его висок, вновь чувствуя аромат морской соли на его волосах.
А через пару дней, когда Чонин сидел у «птиц» и разбирал большой ящик с письмами, Кёнсу подошел к нему, неловко заламывая пальцы:
— Ты не мог бы... сходить со мной к маяку сегодня?
Чонин бросил ящик и, несмотря на то, что рабочий день еще не закончился, потащил Кёнсу на улицу, по пути натягивая на плечи куртку и демонстративно надевая капюшон.
Кёнсу снова смеялся, едва поспевая за ним. А Чонин просто был счастлив.
Обзорное окно операторской заливали солнечные лучи. Кёнсу, чуть щурясь, осматривал приборную панель, стирая пыль пальцами, чтобы прочитать подписи у рычагов. Чонин, закрывшись ладонью от солнца, за ним наблюдал.
— Я, честно говоря, до сих пор не понимаю, что именно делает оператор.
— Корректирует маршрут города.
— Да, но... Как?
— Ну... — Кёнсу прикусил губу. — Оператор следит за огнями других городов и сообщает о их местонахождении своему. Тут у вас старый навигационный пульт, с рычагами, при их переключении к платформе поступает вот такой импульс, — он повернулся к Чонину и постучал пальцами по его запястью, плечу, щеке. — И город их понимает. В новые панели теперь просто волновые трансляторы устанавливают.
— Ты работал с рычагами? — спросил Чонин, с трудом подавив в себе желание попросить показать импульсы еще раз.
— Недолго совсем, в начале, когда только устроился помощником, — вздохнул Кёнсу. — Мне еще разрешение на такую должность в гавани получать надо, я собирался сдавать контрольное навигационное корректирование, но... Произошло то, что произошло.
Чонин положил руки ему на плечи.
— Если ты этого хочешь, то тебе просто нужно решиться попробовать.
— Я боюсь, — прошептал Кёнсу.
— Эй, у тебя же есть я. И я от тебя не отвернусь, — улыбнулся Чонин.
Они стали приходить к маяку каждый день: Кёнсу тщательно изучал схемы и чертежи, найденные в одной из кладовок, а Чонин помогал ему убираться в комнатах маяка. И когда на небольшом столе в углу операторской появились клетчатая скатерть, керосиновая лампа и железная кружка с нарисованными ромашками на покрытом эмалью боку, все встало на свои места.
Именно здесь, на этом столе, Чонин однажды утром нашел короткую записку, гласившую «Я попробую». А позже днем узнал, что Кёнсу попросил подбросить его до гавани водителя грузовика продовольственной лавки.
Вести из гавани вернулись раньше самого Кёнсу: через день, придя на работу, Чонин обнаружил коллег, стоящих у входа, и наблюдающих, как еще не отсортированные посылки и уже готовые партии выносят из здания и без разбора грузят для транспортировки.
— Станцию возвращают в гавань, мы теперь снова рядовое почтовое отделение, — бросил ему кто-то, и Чонин сначала пораженно застыл на месте, но потом, наконец, понял, что это просто означало, что у Кёнсу все получилось.
В почти покинутый город вдруг стали возвращаться люди: те, кто переехал из него в гавань, и те, кто просто приехал посмотреть на город, который вернется с берегов в море: все же то, что молодой, только прошедший проверку оператор выбрал для работы такой город, было случаем уникальным.
И сама каменная платформа, как казалось Чонину, дрожала и ворочалась в песке, словно город уже все знал, и ему не терпелось снова оказаться в холодных водах. Чонин наблюдал за тем, как все вокруг вдруг оживает, и в мыслях отвечал городу: «Скоро, старина, скоро отправимся».
Уже наступила ночь, но взволнованный город так и не уснул. Чонин, чуть дрожа от прохлады в своей тонкой рукашке, стоял и смотрел, как на маяке устанавливали новые, привезенные вечером из гавани фонари: центральный уже работал, ярко освещая эту часть города, и рабочие занимались заменой вспомогательных фонарей-сателлитов.
— Это так красиво, — выдохнул он сам себе.
— Очень, — послышался знакомый голос.
— Ты опоздал на свой собственный праздник, — усмехнулся Чонин, не сводя глаз с маяка. Вставший рядом с ним Кёнсу рассмеялся.
— Зато я первых почтовых птиц привез. Пока только две клетки отдали, правда, но потом еще выделят, — он поджал губы, а потом вдруг бросился обнимать Чонина, повиснув у того на шее. — Спасибо тебе.
— Ты молодец, Кёнсу, — Чонин, жмурясь, потрепал его по волосам, а потом, когда тот снова встал рядом, смущенно улыбнувшись, взял Кёнсу за руку и мечтательно вздохнул. — Представь только: скоро выйдем на воду! Я до сих пор поверить не могу! Ветер, волны...
— Ты так сильно хочешь в море? — разочаровано спросил Кёнсу, вынув ладонь из рук Чонина, и тот чуть было сразу не ответил громкое «Да!», но вовремя сообразил, что вопрос был совсем не о том.
Рабочие заканчивали подключать сателлиты, и они по очереди загорались красными огнями под основным фонарем. Где-то стрекотали сверчки и еле слышно шумели прибрежные волны. Чонин снова взял Кёнсу за руку, крепко сжимая его ладонь в своей, и, сияя, сказал именно то, что и должен был сказать:
— Я так сильно хочу в море с тобой.